Фрагмент из книги.
– Эй! Эта?
– А?
– Эта телка?
– Постой… Не расплывайся… Побудь…
– Эта? Саша твоя?
– Как ты меня нашла?
– Она нашла?! Ха! Да я весь этот хренов бордель на уши поставил! Я! Неблагодарная ты скотина все же, а?
– Я его помню. Помню. Ты… Что ты тут делаешь?
– И я… Я, как только вспомнил тебя… Уже не могу из головы выбросить.
– Ты Артем, да? Сталкер с ВДНХ. Правильно? Что с ним?
– Ну что с ним, что с ним… Вот так вот с ним.
– Ему тут нельзя оставаться.
– Почему мне тут нельзя? А? Я никуда не хочу. Я сюда шел.
– Ага, ты шел. Он шел, ага.
– Нельзя, потому что… Потому что я работаю. Это рабочее помещение.
– Поработай с ним теперь. Зря я, что ли, спину сорвал?
– Что ты… Что ты помнишь, Артем? Из той ночи?
– Тебя. Помню, что лежал у тебя на коленях. И что мне было… Так было… Можно, я положу опять голову к тебе… Мне очень нужно.
– Ему тут нельзя быть. Ты должен его забрать.
– Пожалуйста. Иначе мне где сил взять, чтобы уйти? Просто пять минут.
– Пять минут. Ладно.
– И погладь меня, пожалуйста, по голове. Вот так. Да. Еще. Господи, как хорошо-то.
– Давай уж я час за него оплачу! Все равно в долгах… Ради пяти минут стоило и переться!
– Что? Артем… Ты видишь? Посмотри…
– Ну да. В общем, я об этом как раз.
– А? Что? Не останавливайся, ну пожалуйста.
– У тебя волосы лезут, Артем. Выпадают волосы.
– У меня? Правда? Смешно… Смешно как…
* * *
– Ты же говорила, что всего пять минут…
– Молчи. Вот, проглоти это. Запей. Глотай. Глотай давай, это тебе нужно. Это йод.
– Мне все равно, что. Это хорошо, что пять минут не закончились. Йод поздно пить. Спасибо.
– Ты говорил… Во сне. Про Гомера. Неразборчиво. Ты знаешь Гомера?
– Да. Да. Гомер. Хороший старикан. Ищет тебя. Думает, ты утонула. Это ведь ты утонула? На Тульской?
– Я.
– Но ты ведь не утонула? Я очень не хочу, чтобы ты утонула!
– Да не утонула она! Вот сидит. Не такая румяная, как ты, конечно…
– Я, знаешь, что? Я вспомнил твой рассказ. Про город наверху. Глупый рассказ такой. Я же наверх каждый день лазал. И тут… Про самолеты со стрекозиными крыльями. Про машинки-вагончики. И дождь. Я под дождь попал там. Без резины.
– Вот, наверное, и схватил! И меня наверх без химзы поволок еще! Пойдем да пойдем! Тоже мне, сталкер! Сидел бы я в туннеле себе с этими весельчаками… И так все не слава богу…
– Ты можешь выйти? Как тебя зовут?
– Ага! За час плати, это у нас пожалуйста, а как что – пойди погуляй, да?
– Лех… Пойди погуляй, а?
– Ну вы и гады! Хотя ты ничего. Ладно, милуйтесь. Если у тебя там штепсель не сгорел.
– Что ты помнишь, Артем? Что еще?
– Не знаю. Помню, что меня какой-то человек подобрал в коридоре. Привел… Не сюда?
– Не сюда.
– И позвал тебя. А потом… Не знаю. Помню, что лежу у тебя на коленях. Вот как сейчас. И еще… Можешь… Можешь, пожалуйста, майку приподнять тут? Вот тут, да. Живот. Можно? Вот это… Погоди… Откуда это? Это от сигареты, да?
– Не важно.
– У меня такие же… Вот, на руке тут… Смотри… Появились. Что это?
– Я не знаю, Артем. Можно, я одерну? Холодно. А где сейчас он? Гомер?
– Он… На Рейхе. Пишет книгу. Учебник истории. У него еще одна книга есть. Про тебя.
– Про меня? Он… дописал?
– Да. Заканчивается, кажется, так: «Сашиного тела Гомер на Тульской так и не нашел».
– Я через вентиляционный колодец выбралась.
– И я. Тоже. Забавно?
– А про Хантера там что сказано?
– Про кого? Постой… Про кого?!
– Лежи… Лежи… Ты болеешь! Тебе нельзя!
– Эй! Вылазь! Где ты? Я от Сома!
– Все, ко мне пришли. Побудь тут. Потом.
* * *
– Ну, че ты? Не кукожься. Давай. Вот сюда. На коленки.
– Деньги сначала.
– Деньги ей! А я, может, сначала пробу снять хочу! Удостовериться! Качественно или нет! Ну!
– Ай!
– Шире! Шире давай! Во. Во-о‑о. Во-о-о‑о…
– Сейчас. Секундочку. Так неудобно.
– Это не тебе должно быть удобно, зайка. Не тебе, сучка. Не тебе, шлюшка. Не тебе, не тебе, не тебе.
* * *
– Что ты на меня уставился?
– Ничего.
– Ну и все. Ты что, не знал, кто я? Куда попал? И вообще, твой час кончился уже.
– Я… Ты тут ни при чем. Извини. Мне уйти?
– Да куда ты пойдешь… Такой. Лежи уже… Так и будешь молчать?
– Про Хантера. У Гомера там про Хантера, в этой книге его?
– Я думала, ты мне скажешь. Ты знаешь его?
– Хантера? «Знаешь»?! Он разве… Он разве живой? Ты его видела?!
– Видела. Это про него должна была книга быть, а не про меня. Гомер с ним шел. Они вместе были. А потом уже мы все.
– Когда? В каком году?
– В прошлом. Эта вся история его, которую он писал – я ему просто подвернулась под руку. Он все героя искал. Из мифов. Он смешной такой, Гомер. Я заглядывала ему через плечо, когда он в тетрадке писал. Он Хантера таким изображал… Загадочным… Как будто у него чудовище внутри. И будто бы это чудовище пытается вырваться наружу. Гомер… Он поэтом хочет быть.
– Он Гомером хочет быть. А я вот…
– Что?
– Я с ВДНХ ведь… Я это все уже рассказывал тебе, да? И почти всю жизнь там прожил. Меня отчим не отпускал никуда. А потом Хантер появился. В броне. С пулеметом. Плащ такой черный, кожаный. Голова наголо обритая. И они спорили с Сухим… С отчимом. Хантер говорил, что нет угрозы, с которой мы, люди, не справимся. Что надо бороться до последнего. Как лягушка, которая в банку с молоком упала, и лапками сучила, пока в масло не сбила молоко, и вылезла. Как сейчас перед глазами. А отчим… У него мозги размякли. Был готов сдаваться.
– Кому?
– Черным. Неважно. Кому угодно. Важно то, что я Хантера увидел… И все. Понял: вот каким я должен быть. Это не Гомера был герой… Хех. Он мой герой был. И он меня отправил… Мне дал это задание. Сам пошел наверх, чтобы уничтожить черных. А если не вернусь, сказал мне, доберись до Полиса. Возьми вот патрон… Найди Мельника. Понимаешь? Это все из-за него. То, кем я стал. Из-за него. Благодаря ему.
– Я в него тоже влюбилась. Ну мы с тобой и встретились. Два дурака.
– Сашулька! Ты где там, зараза?
– Извини. Поспи пока, может?
* * *
– Тебя не было давно.
– И я вот, поверишь, кроме тебя – ни с кем! Ждал встречи!
– Устал? Ложись, я сама все сделаю.
– Ну а ты? Это не по-человечески как-то. Я хочу, чтобы ты тоже это самое.
– Не надо. Мне и так хорошо. Правда. Мне с тобой всегда хорошо. Ты осторожный, ты ласковый.
– А ты… Вот мне с тобой знаешь, как? Не как с женой.
– Хватит болтать. Все. Мне лишних денег не нужно. Вот. Снимай давай.
– Ух. Ух ты… Что же… Ух. Я тебя… Ты моя…
* * *
– Спишь?
– Поспишь тут.
– Погоди, я сполоснусь. А то вся пахну… Пахну им. Подождешь?
– Подожду.
* * *
– В общем, я думал, что он погиб. Все это время так думал. А ты говоришь, он живой.
– Был живой. Сейчас не знаю. Я не стала его искать. Когда вылезла с Тульской… Куда угодно, только не назад. Только не туда, где можно его встретить.
– Почему?
– У Гомера не написано, что с Тульской случилось? Из-за чего ее затопило? Нет?
– Я не читал. Он просто говорил: затопило.
– Ну да. Он его все время оправдывал, Гомер. Чудовище пробудилось… И я у него в тетрадке пыталась это чудовище приручить. Кто в такое поверит?
– А как на самом деле?
– Он спился. Хантер. Беспробудно пил. Каждый день – в хлам, вдребезги. Шатался, идти не мог ровно. Жутко с ним было рядом. Просто страшно. Он же убийца. Пистолет этот у него всегда… С глушителем. Чуть что – хватается за него. В правой – пистолет, а в левой – фляга. Постоянно. Все время прикладывался. Еле связывал слова. Я его просила, чтобы он перестал. Он не мог. Вот так. Привет Гомеру.
– Он… Он тебя трогал?
– Нет. Ни разу. Как от огня просто. Может, не хотел девочку портить. А может, ему это все вообще не нужно было, женщины. А я вот, когда с ним встречалась взглядом… У меня коленки подгибались. Представляла себе иногда… Как бы он… Ну, обнял бы и так далее. Что я там могла себе представить тогда.
– А с Тульской что стало?
– Это он ее затопил. Заминировал к грунтовым водам поближе и затопил. Вместе со всеми больными и со всеми здоровыми. Чтобы предотвратить эпидемию в метро. А чтобы они не сбежали оттуда, он огнеметы выставил. Я на Тульской была. Кричала ему, что есть способ людей вылечить. Он слышал. Видел меня там. И все равно подорвал все. Нас со станции выбралось трое. Остальные захлебнулись.
– Зачем? Зачем он это сделал?
– Сказал, что должен спасти метро. Вот так вот спасти. Но я думаю, у него просто зудело. Понимаешь? Ему одного пойла не хватало.
– У Гомера было не так.
– А как?
– Там ты просишь о чуде, кажется. И потом, когда прорыв… Ты думаешь, что это дождь пошел. Что-то такое.
– О чуде!
* * *
– Меня… Мне плохо. Мутит. Помоги мне… До уборной.
– Можешь прямо тут. Я уже ко всему привыкла. Дать таз?
– Не хочу тут. Не хочу при тебе.
* * *
– Давай! Давай! Еще! Еще! Пожалуйста, еще! Ну. Ну?!
– Ты сладкая. Ты такая сладкая. Боже, какая ты сладкая.
– Не останавливайся. Еще. Еще хочу.
– Я больше… Я больше… Я…
– Нет. Нет-нет.
– Я все. Я все. Боже. Боже. Я тебя люблю.
– Не болтай ерунды.
– Нет, правда. Я тебя заберу отсюда. Сейчас вот подкоплю и заберу. Не хочу, чтобы ты тут была. Ты не подходишь для этого места. Заберу.
– Ладно, уговорил.
– Ах, с-сладкая! Сколько с меня?
– Как в прошлый раз.
– А скидочку? Сделай скидочку! Как постоянному клиенту?
* * *
– Ты зачем это делаешь?
– Что?
– Зачем этим занимаешься? Я тебе не читаю морали, просто…
– Начинается, да?
– Нет, правда. Гомер говорил, что… Что ты не такая.
– Не какая? Ты не понимаешь, да? Какая разница, что говорил Гомер! Он живет в своем волшебном мире. А я в своем настоящем. И в моем настоящем мире лучше вот этим заниматься, чем людям в голову стрелять. А что мне еще делать? Мечтать о том, как однажды мы все вернемся наверх, и как это будет прекрасно и удивительно? Но это потом будет, а деньги нужны сейчас.
– Только из-за денег? А если бы были деньги?
– Ну вот у тебя есть?
– Нет.
– О чем тогда разговор?
– Как ты сюда попала?
– Один добрый человек привел. Подобрал и пристроил. У меня больше никого нет. Жить негде. У тебя есть дом?
– Есть.
– А жена?
– Есть. Была. Есть.
– Вот и хорошо. А тут ты что делаешь?
– Не хочу туда. Мне тут спокойней.
– Тебе скоро уйти придется. Полежишь еще чуть-чуть – и вперед. Потом когда-нибудь вернешься.
– Почему?
– Мой хозяин придет. Он не должен тебя видеть.
– Какой еще хозяин? Сутенер?
– Лежи. Успокойся. Вот бульон, попей. Пей.
– Я не буду эту дрянь… Меня тошнит. Что за хозяин?!
– Не имеет значения.
– Ты что, вещь? Какой хозяин еще?!
– Дурак!
– Ты от этого удовольствие, что ли, получаешь?! От всех этих грязных мужиков?!
– Удовольствие… Хорошо бы, между прочим, и тебе помыться. Вставай, отведу тебя.
* * *
– Найдешь Леху? Брокера? Который меня сюда привел? Скажи, чтобы забрал меня. Ночевать где-то надо.
– Можешь… Можешь сегодня остаться. Хозяин не придет, наверное. Из-за этой войны… Сейчас не каждый день бывает. Хочешь?
– Где? Прямо тут? Или на той койке, где тебя…
– Тут. Поешь со мной? Грибы.
– Спасибо. Я не знаю, как… Я потом заплачу.
– Дай колено посмотреть. Мне тут мазь дали. Полежи спокойно.
– Холодно. И щиплет. Ай.
– А когда тебе так спину раздирали, не щипало?
– Там… Пожаловаться некому было. А тут – ты.
– Да.
– Что – да?
– Ты вот спрашивал. Почему я? Почему я шлюха. Как стала.
– Я не спрашиваю.
– А ты спроси. Мне не стыдно. Думаешь, ты один такой? Тут знаешь сколько таких? Одичавших. Одиноких. Которым некому пожаловаться. Их тянет всех ко мне. Ко мне, магнитом. Понимаешь? В меня. И если их не принять… Не дать им… Выплеснуть это все… Грязь, ужас свой… Злобу. Нежность. Они тогда совсем озвереют. Вы, мужчины, так сделаны. Они приходят ко мне такие – их трясет прямо от жизни. А я их успокаиваю. Мир им даю. Понимаешь? Мир. Утешаю их. Они потыкаются-потыкаются… Покричат… Позлобствуют… Поплачут… Утихнут. Ширинку застегнут. И могут еще немного пойти пожить без войны.
– Ты так говоришь… Так девочка не может говорить. Ты же девочка. Хрупкая. Изящная. Вот эти руки твои… Ручки…
– В борделе год за десять идет.
– Значит, мы с тобой ровесники?
– Ой, все!
– Мне нужно выпить. От облучения помогает. У тебя нет ничего?
– Мне тоже нужно.