статья из книги клинического психолога Алона Гретча "Как понять мужичну, ботаника и мачо"

Агрессия. Я покажу тебе, кто здесь главный.

Как-то раз осенним воскресным утром мы с дочерью кормили уток в ручье неподалеку от нашего дома, и я спросил четырехлетнюю дочь: «Кто из этих уток мальчик, а кто девочка?». Поскольку раньше мы обсуждали этот вопрос, я предполагал, что дочь ответит, что птица с зеленой головой – это мальчик, а серая – девочка. Но вместо этого дочь сказала: «Мальчик – это тот, кто задирается». И действительно утка с зеленой головой преследовала серую. «А как ты догадалась?» - спросил я, вновь ожидая, что девочка сошлется на зеленую голову. «Потому что мальчики грубияны», - опять не оправдала моих ожиданий дочь.
Где она узнала? Конечно, не дома, подумал я, прежде чем осознал, что ее старший брат явно получал удовольствие, командуя ею. Однако те же сведения она могла без труда почерпнуть на детской площадке или из диснеевских мультфильмов. А может быть, это «биологическое знание», заложенное в ее ДНК и разворачивающееся вместе с развитием ее личности. Эти вопросы, касающиеся действительной и воспринимаемой агрессии у мальчиков и мужчин, стали причиной огромного количества исследований и вызвали ожесточенные споры. Моя клиентская практика подтверждает, по крайней мере внешне, что мужчины чаще бывают грубыми, чем женщины. Вполне вероятно, конечно, что высказывание моей дочери просто отражало мнение отца (надеюсь, что не его поведение).
Что касается научных исследований, то при анализе их результатов я обнаружил множество свидетельств того, что мужчины в целом биологически  в большей степени предрасположены к агрессии, чем женщины. Многие люди, в том числе и психологи, предпочитают отрицать, что биология играет определенную роль в мужской агрессии, боясь, что если это действительно так, то из этого следует вывод о невозможности сдержать насилие, которое по большей части действительно является прерогативой мужчин. Но если речь идет о тенденции, а не о реальном поведении, то даже такие авторы, как Терренс Рил и Мириям Миедзян, которые подчеркивают социальные факторы различия полов, признают вклад биологии в мужскую агрессию.
Наибольший интерес вызывают те биологические теории, которые сравнивают нас, людей, с нашими ближайшими родственниками из семейства человекообразных обезьян: орангутангом, шимпанзе и гориллой. Как отмечали Ричард Рэнгем и Дейл Питерсон, мужские особи этих видов используют грубую силу в виде изнасилования, побоев и детоубийства, чтобы утвердить власть над самками с целью успешного выполнения репродуктивной функции. Сравнение такого рода агрессии у животных с агрессией человека вызывает явное беспокойство. Но чем именно обусловлена эта тревога – тем, что мы отличаемся от других высших приматов, или тем, что мы похожи на них? (В 1984 году ученые доказали, что мы действительно принадлежим  к семейству человекообразных обезьян). Возможно, и тем, и другим. Большая часть актов насилия, совершаемых людьми, совершаются без слов, а такие формы жестокости, как изнасилование и побои, являются общими и у людей, и у человекообразных обезьян. Но даже когда дело касается не физической, а психологической агрессии – именно ее я анализирую в данной главе, - невозможно отрицать, что она имеет корни в нашей биологической истории.
С этим фактом трудно спорить, потому что система, вызывающая мужскую агрессию – по выражению Рэнгема и Питерсона, это «патриотизм», - не имеет аналогов  в животном царстве. И действительно, у многих животных – это приятно сознавать феминисткам – сражаются не самцы, а самки. Однако, как указывают Рэнгем и Питерсон, в этих животных сообществах действия воинов носят чисто оборонительный характер, и их целью является защита от внешнего вторжения. В сообществе шимпанзе, как и в обществе людей, воины- мужчины выходят за пределы обороны и часто проявляют неспровоцированную агрессию. В мире приматов шимпанзе и человек действительно уникальны – в том смысле, что они единственные регулярно и намеренно убивают взрослых особей своего вида.
Конечно трудно думать о себе как о человекообразных обезьянах. В отличие от них у нас есть язык, искусство, культура, духовность – и, конечно, настоящий интеллект. Но если вы вспомните, что наши далекие предки на протяжении от трех до двадцати миллионов лет были человекообразными обезьянами, прежде чем два миллиона лет назад превратились в людей, и что искусство -  в виде наскальных рисунков и резьбы на кости – вошло в нашу жизнь всего лишь тридцать пять тысяч лет назад, то удивитесь, почему мы не очень похожи на своих ближайших родственников. С этой точки зрения вполне понятно желание отказаться от своего прошлого – кому хочется думать о себе как об обезьяне? – не только глупо, но и опасно. Я часто повторяю клиентам, которые считают, что их детство не имеет отношения к тому, кем они стали теперь, что дом – это место, откуда мы вышли. Эти клиенты, которые могли выйти из «дисфункциональной» семьи, настолько сильно хотят отделить себя от нее, что отвергают вполне разумное утверждение, что причины происходящего в настоящий момент нужно искать в прошлом. К сожалению, личная жизнь таких людей является лишним подтверждением того, что люди, не желающие помнить о прошлом, обречены на его повторение. Именно женщина, забывшая о том, что у нее не было отца, а не та, которой его не хватало, будет стремиться к недоступному для нее мужчине.
То же самое можно сказать  о людях, которые в своем нежелании смириться с любыми людскими мерзостями отвергают научные теории эволюции, что заканчивается сожжением книг или повторение других подобных «обезьяньих» действий. Ученые, разрабатывающие теории эволюции, наоборот, являются довольно мягкими, чувствительными и в этом смысле более человечными существами. Я придерживаюсь такой позиции: человек с точки зрения социобиологии предрасположен к агрессии, но именно осознание, а не отрицание этого факта является ключом к ее обузданию, вытеснению и подавлению. Парадокс любого движения вперед заключается в невозможности освободиться от прошлого, не ведя с ним непрерывный диалог, - прежде чем поздороваться, сначала нужно попрощаться.
Заявив это, мы теперь должны попрощаться со всеми этими обезьяньими привычками – я уверен, что в скором времени мы осознаем это. Корни нашей агрессии лежат в прошлом, но это не физическая агрессия, которая свойственна исключительно человеку, а скорее более сложные психологические и межличностные формы насилия. В действительности мужская агрессия, каковы бы ни были ее эволюционные корни, является, подобно эгоизму, следствием конфликта мужской неуверенности. Для этого недостаточно отвергнуть женское влияние матери – большинство мужчин также стремятся изменить в свою пользу баланс  власти в отношениях с ней. Становясь старше, мальчик постепенно пытается ослабить свою уязвимость и зависимость от матери и заменить это состояние противоположным - он желает стать хозяином положения. Иногда подросток действительно бросает вызов матери, но в других случаях он переносит это желание на всех женщин, а чаще всего на женщин, от которых он эмоционально зависим. Или на кого-то другого, на которого проецируется образ матери.